Прошло ровно полгода со дня моего поступления в учени-чество. Пришла пора сдачи весенних экзаменов на пояса. Тогда в школе Оямы экзамены проводились два раза в год: весной и осенью. Я и подумать не мог, что на этих экза­менах мне придется сдавать на зеленый пояс — четвер­тый кю. Ведь обычно, для того чтобы сдать на четвертый кю, требовалось прозаниматься не менее года. Но вышло так, что я как бы уложился в половину срока. Думаю, что здесь не обошлось без Оямы, который, вероятно, хотел проверить, на что я способен. И настоящие муче­ния начались именно с этого момента.
Я понимал, что повязал себе зеленый пояс, который еще не заслужил. (В то время существовало лишь три степени градации — зеленый пояс, коричневый и чер­ный.) И этот зеленый пояс лег на меня, немощного, сла­босильного мальчишку тяжким бременем.
Рост тогда у меня был 160 сантиметров, а вес всего 55 килограммов. Я даже не мог поднять 45-килограммовой штанги.
Пока я был обычным белым поясом, мог, спрятав­шись где-нибудь в углу зала, кое-как переждать время поединков. Но после того, как я повязал зеленый пояс, куда девалась снисходительность моих наставников — черных и коричневых поясов! Меня силой вытаскивали на середину зала и заставляли работать в паре. При этом мне "наступали на пятки" белые пояса.
Тогда в зале Оямы начали практиковать следующую форму ведения поединков: сперва черные пояса спаррин-говали с коричневыми и зелеными, затем коричневые с зелеными и белыми, а уж потом зеленые с белыми. Так как у меня был зеленый пояс, мне доставалось не только от черных и коричневых поясов, но еще и белые давили на меня снизу. Положение было очень тяжелым.
В большинстве своем белые пояса были старше меня, да и занимались дольше. Кроме того, практически все они были крупнее меня, да и к тренировкам относились значительно серьезнее. Они очень хорошо знали, что такое страх, и в спарринге, сломя голову бросались на против­ника, только бы самому не пострадать. Почти всегда, приходя в зал, я видел кровь.
Тренировки, которые с этого момента, казалось, дол­жны были пойти легче, напротив, становились все мучи­тельнее и труднее. Мне стало неприятно даже приходить в зал. И я продолжал ходить лишь потому, что хотел выполнить свое обещание. Ведь я поклялся ни разу не пропустить тренировку.
Когда я просыпался и вдруг вспоминал, что сегодня нужно идти в зал, у меня тут же падало настроение. Ворота школы мне казались воротами ада, и в каждом наставнике я видел черта, или дьявола. У меня нет слов, чтобы вьфазить чувство радости и облегчения, наступавшее после оконча­ния тренировки. Конечно, сейчас я вспоминаю это с улыбкой, но тогда мне было не до смеха.   Каждый раз после тренировки я думал: "Слава богу, сегодня обошлось".
Я постоянно искал способа избежать поединков. Как-то в один из дней перед тренировкой я все-таки решил пойти в ближайшую аптеку, купить там бинт и перемо­тать себе руку. По дороге к залу был парк. Там-то я и осуществил свой замысел, старательно перемотав себе руку, на которой не было и царапинки. Придя в зал, я изо всех сил пытался обратить внимание наставника на мою руку, мимикой и жестами стараясь показать, как мне больно. Но, к сожалению, номер не удался и бессер­дечный наставник все же заставил меня стать в спар­ринг. Со словами: "Если у тебя одна рука не работает, то надо работать другой", — он без снисхождения начал меня колотить. Чего я только не придумывал, чтобы избежать боев, и по иронии судьбы действительно получил травму.

Рояма Хацуо